• Casino онлайн
• Махбет официальный сайт

Игровые автоматы на реальные деньги Максбет

Эймунтас Някрошюс дебютировал в опере — поставил «Макбета» Д. Теперь этот спектакль перенесен режиссером на Новую сцену Большого театра. Приход в музыкальный театр — шаг для Някрошюса логичный. Его драматическая режиссура по природе своей музыкальна. И хотя музыкальность — понятие весьма расплывчатое, тем не менее можно, пусть приблизительно, ее характеризовать.

Мария Гулегина - неофициальный сайт

Музыкальность предполагает метафоричность мышления, ибо музыка — искусство высокого уровня обобщения и на жизненные реалии реагирует опосредованно — даже если опера самая что ни на есть бытовая. Естественно, что опере близок условный тип театральной образности со своим пониманием категории времени, категории ритма. Ритм — тот структурообразующий элемент спектакля, который является точкой пересечения координат пространства и времени.

Чувство ритма в драматических опусах Някрошюса близко к абсолюту, несмотря на компактность или растянутость его сценических композиций. Они реализуются через ритм — через остановки и паузы, динамизацию действия и его замирания. Но если в драме режиссер — единственный сочинитель ритма, то в опере его союзником или оппонентом становится композитор. Причем союзнические отношения отнюдь не являются залогом успеха, напротив, несовпадения музыкального и сценического ритмов или чередование совпадений и несовпадений превращаются в мощный фактор воздействия, которого лишен театр драматический (если, конечно, драматический спектакль весь не построен на специально подобранной музыке, что Някрошюсу вполне свойственно).

Именно на чувстве ритма смыкаются понятия музыкальность и театральность, осознаваемые как условность. Но музыка, естественно, это не только ритм, но и эмоция. И Някрошюс, как никто другой, умеет воплотить эмоцию в зрительный образ, проявить внутреннее через внешнее. Умеет сделать то, к чему должен быть призван оперный режиссер — найти музыкальной эмоции пластический, мизансценический эквивалент, выразить ее языком театра. Условно-метафорический театр Някрошюса — музыкальный театр по типу мышления: по способу строения сценического действия, по пластике, по интонации, по зримому выявлению подтекста, по наличию сверхсюжета, в котором проявляются авторская воля и мысль режиссера.

Игровые автоматы на официальном сайте Maxbetslots

Композиторская партитура, особенно классическая, в которой как бы все уже заложено и обусловлено, ставит перед режиссером задачи более трудные и увлекательные, нежели в драме. Это и составляет всегда главный интерес его спектаклей, где бы и что он ни ставил. Ибо режиссер, как автор спектакля, получает возможность создать куда более сложную и разветвленную систему связей между музыкой и сценой, что делает целое — спектакль — объемным как по средствам выразительности, так и по их содержательному наполнению. Главный интерес «Макбета» в Большом — не столько в том, как его споют солисты и хор, как сыграет оркестр, но в том, что он — Някрошюса. И режиссер с композитором не спорил, не ставил «дыбом», не переиначивал и не опровергал. Подобная сложность задач привлекательна для художника, особенно если в своем искусстве какие-то пути уже пройдены, многое опробовано и найдено. У Някрошюса чуткий слух, и он услышал Верди, как до этого услышал Чехова, Пушкина, Шекспира. Поэтому спорить о том, Верди это у него или не Верди так же странно, как дискутировать насчет его Чехова или Шекспира. Он отнесся к «Макбету» Верди как к великому творению, о чем и сообщил в буклете к спектаклю.

Не случайно крупнейшие драматические режиссеры ХХ века именно в опере искали дополнительные источники познания законов театра, именно в опере осуществляли поиски новых сценических форм — тотального театра, синтетического театра — с максимально широким спектром составляющих средств выразительности и силой воздействия. И так же ясно и четко изложил, о чем спектакль — редкий случай. Судьбу предрекают ведьмы — они с первых и до последних минут спектакля зримо или незримо присутствуют на сцене, далеко не всегда согласно ремаркам композитора. Более того: как изложил, так и поставил, что совсем уж редкий случай (бывает, читаешь режиссерские декларации, а спектакль от них далек — намерения и замыслы сами по себе не решают вопроса их реализации на сцене). В самом начале они словно раздвигают черную пелену — суперзанавес-арлекин, пролезая головами и руками в узкую щель, будто начинают подглядывать из мира тьмы — в зал.   И уже перебирают пальцами по черному полотнищу — ткут линию судьбы.  

Они же закроют своим полотнищем финальную сцену — толпу, празднующую победу над поверженным королем — Макбетом. Ведьмы уже готовы продолжить плетение других судеб, или стремятся погрузить победителей в пелену небытия, или накрывают их черным саваном вновь грядущих несчастий, или торжествуют, оставляя чужие жизни в своих руках, в своей власти…

И как просто, но как емко решен этот финал — статичный хор, выстроенный вдоль рампы, — и вдруг, на последних аккордах, резкая смена сценического ритма: стремительный пробег ведьм с черным полотном в руках, которое будто отделит головы от туловищ у всех, кто воспевал «мир и славу»… Это же черное полотнище образует круг — котел, в котором варится ведьминское зелье (начало третьего акта). Передвигая ткань руками, ведьмы перемешивают «ингредиенты» — «жало гадюки, шерсть нетопыря, кровь мартышки, зуб собаки»…

БК МаксБет — обзор официального сайта букмекерской.

А потом черное зелье растечется рекой по сцене, по холмам сценической площадки, пропитывая многострадальную землю злом. Черные полотнища — это еще и пиршественные столы в руках все тех же ведьм в момент провозглашения Макбета королем. Они поднимаются и опускаются волей вершительниц судеб, словно превращая праздничный стол в погребальный, действуя, как колеблющееся сознание Макбета, которому чудится призрак убитого Банко. И ведьмы утащат ложе в черную глубину сцены — в свои владения. Там, в глубине, тоже есть своя дьявольская щель, которая то сужается, то раздвигается в ухмылке. Подвижную, реагирующую на события щель пронизывают несколько вертикальных полос — не то чудовищного размера зубы, не то стволы деревьев далекого Бирнамского леса. Щель смыкается или расширяется до пропасти, окрашиваясь то в желтые, то в красные цвета.

Этот колышущийся, дышащий задник усиливает атмосферу зыбкости мира, будто демонстрирует неустойчивость любых границ. Портрет короля Дункана — тоже черная ткань в массивной золотой раме. Вот вынесут гибкие картонные прямоугольники на высоких шестах.